Грач
Алексей Музычук



Будет длинный коридор с белым в крапинку потолком, и стеклами, и яркими лампами, и обшарпанными скамейками, и грязным линолиумом, и всеми в белых халатах. И вечер будет поздний, и крик:
-Докучаев! - А потом еще раз. - Докучаев!!
-Нету? А где он?
-Докучаев!!! Ты где? Докучаев! Ну блин, где наш Докукин?
А он услышит свою фамилию, но не откликнется. И крик не будет утихать долго.
-Ну где Докучаев? Паша, придется тебе вены штопать.
-Хрена лысого. - Отзовется Паша. - Зови дежурного с хирургии. Сегодня у нас Барзян.
Обладательница крика, а еще грязного халата и старых босоножек быстро процокает по лестнице. Женщина будет шептать про себя:" Грач, Грач, блин, как же его?" Она поднимется на третий этаж и выйдет в коридор. Она увидит Хирурга, уходящим в сторону мужских палат. Она закричит:
-Одну секундочку, Грач... Извините, Грач...
-Грачья Размикович, - подойдет и поправит он.
-Грач Размикович, у нас в приемной суицид привезли ребята, а Докукин смылся куда-то...
-Кто такой Докукин? - он улыбнется.
-Ой, пардон, Андрей Семеныч Докучаев. Вы не могли бы помочь нам, Грач Размикович?
-Грачья Размикович.
-Извините. Помогите нам пожалуйста.
Он спустится вниз, в приемное отделение. Перед этим он попросит медсестру из хирургии позвать его наверх, если вдруг возникнет надобность. Хирург наложит швы. Посмотрит строго на двадцатисемилетнего молодого человека в тренировочных штанах и окровавленной майке, с веселыми от шока глазами. Скажет ему с небольшим акцентом, что врачу -хирургу много работы и без "штопанья вен". Резать вены глупо, и по его мнению мужчины так не поступают.
Потом он увидите Докучаева, выходящего из туалета с книжкой в руке. Он может и захочет что-нибудь ему сказать, например, о том, как нехорошо дергать дежурного по отделению врача в приемный покой на такие глупости. Но он ничего не скажет.
Поднимется на пятый этаж, пройдет в кабинет. Посмотрит несколько раз в зеркало. Заварит чай, возьмет пирожное из старой картонной коробки, в которой хирурги уже лет сто хранят сладости. Он съест только чуть-чуть. Почему-то всегда не ест целиком. Наверное не хочет. Кстати, если кто-то приглядится с улицы, то увидит в освещенном окне его силует, склонившийся над книжкой. Хирург будет читать "В поисках грустного бэби" и думать о море.
Потом пройдет по палатам. В одной из них задержится у молодой девчонки, который недавно делали резекцию печени. Из живота у нее торчат две трубочки из них выходит желчь. Желчный пузырь удалили вместе с правой частью печени. Девочка будет очень взволнована: ее мать, которая ночует с ней каждый день, заметит остановку желчных потоков. Матери придет в голову, что трубочка отсоединилась. Мать с ужасом подумает, что нужно снова резать ее дочь. И нужно снова стоять возле операционной и молиться. Она не будет довольна пришедшим врачом, ей не понравится его кавказское происхождение. А Хирург наклонится над девочкой, зажмет левой рукой трубочку возле живота, а правой потянет на себя. Несколько раз. И поток возобновится. Девочка очень испугается, потому что тянуть будут сильно. Хотя и ничего не почувствует.
Все уже будут засыпать тихонько, он уйдет к себе. И ему позвонят из приемной и скажут, что привезли какую-то шестидесятипятилетнюю Козлову, и что нужно делать операцию. Он пойдет переодеваться. Вымоет руки. Вместе с дежурным по приемному отделению хирургом начнет обсуждать свою будущую работу. И сделает ее. И когда они зашьют Козлову, то уже будет почти пять часов утра. И солнце вовсю будет бить в стекла.
Хирург вновь переоденется и спустится в отеделение. Там уже появится сестра-хозяйка. Старенькая бабулька-еврейка Нина Исаковна. Она живет в этой больнице, в своей комнатушке, ее выгнал из дому сын-пьяница. С утра она потащит тележку с простынями в подсобку, а по дороге начнет ругаться с медсестрами. Те не очень ее любят, поэтому всегда кричат. Но Нина Исаковна и сама умеет повышать голос. Начнут просыпаться больные. Хирург не примет участие в скандале, он снова начнет пить чай. А через полчаса в комнату влетит запыхавшийся паренек и закричит, что он сын Козловой.
-Вы Грач, который...? У меня тут мать, Валерия Козлова, ее к вам ночью...
-Грачья Размикович. Я оперировал вашу мать.
-Что там? Что? Мне ничего никто не сказал. Здесь вообще никто ни хрена не знает. Она в реанимации, там не открывают, туда не пускают. Сестричка послала к вам.
-У вашей матери гнойный панкреатит. Это очень опасно. Резкое падение давления, рвота. Острейший приступ. Я не могу ничего обещать. Будем ждать. Мы оперировали ее.
-Она в сознании?
- Ее интубировали. Она на ИВЛ.
-Что это?
-Искусственная вентиляция легких. За нее дышит аппарат.
-Она в сознании?
-Она не может быть в сознании пока за нее дышит аппарат. Человек в сознании не воспримет трубку во рту. Мы будем потихоньку давать ей наркотики, усыплять ее, до тех пор, пока не убедимся, что она может самостятельно дышать. У нее также была сереьзная энцифаллопатия, осложеннная...
-Я в этом ничего не понимаю. Какие шансы? Она же еще не старая. Внуки ее любят. Я вас прошу, доктор!
Он постарается утешить его, хотя не слишком умеет это делать. Иногда Хирургу бывает очень неприятно смотреть, как плачут люди, близких которых ему не удалось спасти. Но что говорить в таких случаях он не знает.
Будет сильно хотется спать. Он подумает, что время идти домой. И начнет опять грустить, что дом- эта грязная комнатка в общежитии, в которой живут еще двое, и там плохо пахнет, и никогда нет горячей воды. И телевизор один на все общежитие в холле, старый и нецветной. А спать там неудобно, шумно и беспокойно. Там все неудобно делать.
И даже когда часы пробьют десять утра, и потянутся первые посетители утренние, он все равно будет ходить в белом халате по коридорам, делать рутинные дела. А другие врачи даже не спросят Хирурга, почему он все еще в больнице. Они просто привыкли, что он всегда здесь.
Глаза будут болеть, в висках что-то громыхнет, а он засядет за стол и начнет оформлять карточку на Козлову. Будет писать минуть тридцать, у него каллиграфический почерк, он каждую буковку выводит. Закончит, на пятнадцать секунд прикроет глаза, потом услышить громкий смех завотделением и других хирургов. Поздоровается с вошедшими, расскажет о спокойной ночи в отделении. Заведующий скажет, что только недавно видел в кородоре Вадима, пациента Хирурга. Вчера вечером Вадим исчез в неизвестном направлении. И Хирург пойдет к нему в одноместную палату. Он знает, что она оплачивается лично Вадимом, и что пациент щедро вознаградил заведующего. Он все это прекрасно знает.
-Вадим, где вы были вчера ночью?
-Грач Различникович, я домой сбегал. Помылся в душе, ванну принял, немного отдохнул. Меня на машине подбросили.
-Вадим, это серьзнейшее нарушение больничного режима! Я ваш лечащий врач, вы должны были спросить разрешения. Завтра я вас выпишу, и лечитесь тогда сами.
-Ой, ну я поговорю с Александром Степановичем. Он разрешал. К нему Таня моя вчера подходила. Честное слово.
-Идите сейчас ко мне в кабинет на перевязку. И чтобы этого больше никогда не повторялось.
Хирург будет аккуратно брать со столика у медсестры бинты и пинцеты, тщательно менять повязки, выжимать по чуть-чуть из тюбиков мазь и смазывать швы. А Вадим будет тупо смотреть в потолок и думать о том, когда он перестанет валяться в это ужасной клинике. И когда он, наконец, научиться не засыпать за рулем, после обильных вечеринок.
Ближе к часу дня, Хирург пойдет обедать. Он не любит больничную кухню, и ходит в столовую недалеко. Там он съест шурпу и немного твердого мяса с зеленым горошком. А, возвращаясь в больницу мимо рынка, купит две маленьких дыньки - колхозницы и пару пирожных. Он и по улицам ходит в белом халате и с табличкой на груди. Когда Хирург без халата, его могут спросить кто он, и зачем живет на свете. Добрые, толстые милиционеры не знают, что он врач.
Вернется в больницу. Поднимется на свой третий этаж. Хирург отойдет за шкафчик в комнате и приляжет на диван. Он начнет засыпать. Ему приснятся какие-то горы, вертолеты, отары, кавказские овчарки, шашлыки из баранины. Приснится огромный футбольный стадион, на котором его любимая команда берет верх над нелюбимой. Потом и жена мелькнет. На несколько секунд. И потонет в каком-то жутком металлическом звоне. Это телефон в комнате звонит, он подойдет к трубке:
-Алле.
-Кто это? Это Алхаз из реанимации.
-Барзян.
-Во, Грачик, так и думал, что ты здесь кукуешь. Слушай, тут твоя Козлова померла.
-Что такое?
-Ну мы ее с Леной Ванной экстубировали. Она вроде задышала-задышала, а потом и капут. Моторчик накрылся. У нас же хирургия, сам знаешь, ничего нету для сердца, так подавили ее чуть-чуть. Без толку. Руками что сделаешь?
-Зачем экстубировали? Рано ведь было! Почему без меня? Алхаз, зачем?
-А ты нам, Грачик, поставь аппаратов побольше, тогда у нас всякие пьяные старухи будут по году лежать. И не кричи на меня. Телефон ее родственников у тебя есть? Если не трудно, отдай нашей Дусе потом, как найдешь. Пока, Грачик!
Он потом даже не посмотрит, кто есть в комнате. Хирург подойдет к окну, задернет штору. Глянет на свои черные лакированные туфли. В центре комнаты залезет на стул. Опустит кулаки в карманы халата и начнет размахивать его фалдами, словно крыльями. Он громко скажет:

-Карр!

-Каррррр. Кар-каррррр.

Он - Хирург, ему тридцать один год исполнится через три дня. Давно уже в этой больнице, около пяти лет. Он много читал по медицине книжек. Но до сих пор даже не в курсе, что хирургия - очень престижная и высокооплачиваемая профессия во всем мире. Не догадался он еще.
Хирург даже не знает, что грачи не каркают. Так, издают какие-то странные звуки и все.
-