Некоторые разводья вдоль окраины полей вообще представляли собой каналы чистой воды шириною до нескольких десятков метров и протяженностью жали стоять без движения заклиненные во льдах, эти заманчивые зоны разводий были ориентированы преимущественно в широтном направлении, но кое-где, рассекая массив безнадежно от друга сравнительно проходимыми перемычками. Форсируя их, можно было наверняка уйти далеко на юг.

Двадцатого вечером мне в очередной раз померещилось, что трещины у борта судна зашевелились. Не поверил. Потом на моих глазах опала глыба льда, вздыбившаяся на границе двух полей, а на ее месте пробежала не учтенная раньше трещина. Сомнений быть не могло — массив начал „дышать". Поскольку над просторами моря Росса уже давно не проносились циклоны и по картам, принятым с ИСЗ, ничего подобного на подходе к нам не было, зашевелиться ледяная чешуя могла лишь за счет колебаний уровня, вызванных прохождением приливо-отливной волны. Луна, сиявшая где-то далеко от нас в просторах Космоса, решила помочь нам, да и по мере сокращения светлого времени при движении на юг она еще на раз помогала нам, ярким фонарем вместе с полярным сиянием освещая нам дороги.

Вздохнув облегченно, мы сползли с ледяного поля и по дороге, увиденной сверху, стали входить в зону разводий и двигаться преимущественно по ним. И хотя перемычки временами еще портили нам настроение, но 22 июля всего полтора градуса — около часа лета вертолета — отделяли ледокол от „Михаила Сомова". На таком расстоянии доставка топлива уже не представляла трудности, и нервозность последних дней, вызванная упрямством ледяных полей, их непроходимостью, стала спадать. Стали больше поглядывать на горизонт — кто первый с судна увидит огни «Сомова». Кстати, сомовцы впоследствии говорили, что мощные огни прожекторов ледокола давали во тьме ночи довольно яркое световое пятно и они видели наше приближение задолго до того, как мы появились из-за горизонта. Конечно, экипаж вертолета и все, кто были на его борту, рассмотрели скупые огни „Сомова" (экономили топливо) раньше других. Последние полеты памятны, наверное, всем. Ледокол, упершись лучами прожекторов в ледяные поля, отыскивал дорогу меж перемычек и торосов. Пятно света вокруг него постепенно терялось, гасло в ледяных полях. Луна сияла на небе, и блеклые полосы полярного сияния искрами вспыхивали на грядах торосов и заснеженных льдинах. Разводья и каналы между полей, покрытые темным молодым льдом, чернели бездонными провалами. Движение — дрейф или разворот отдельных ледяных полей разрывали эту непрочную ледяную корку.