Память порой непроизвольно возвращает нас в минуты и часы, ушедшие в прошлое, но навсегда оставшиеся в нашей жизни яркими, значимыми вехами. Это бывает внезапно, непроизвольно. Лёгкое дуновение знакомой мелодии, едва узнаваемый запах и вот перед нами рождается образ…
Это было зимой. Конец декабря 2001 –го года. Я, интерн отделения общей хирургии, совсем ещё мальчишка, волею судеб был направлен в Новоржевскую ЦРБ. Больница осталась без хирурга и, дабы не потерять лицо, областное начальство бросало «на амбразуру» тех, кто был под рукой – интернов. Я был не первым, но именно на мою командировку выпали зимние месяцы – декабрь и январь.
Хирург, он же зав. отделением, он же онколог, ведущий к тому же приём в поликлинике. Забытый Богом уголок Русской глубинки. Беспорядочный «серый» городок в стороне от магистральных трасс. Полузаросший парк и «тридцатьчетвёрка» на обветшалом постаменте создавали незатейливый местный колорит. Больница, впрочем, имела вполне пристойный вид. Типовое трёхэтажное здание. Рядом поликлиника, пищеблок, через линию теплотрассы – одноэтажный домик на несколько изолированных комнат с отдельными входами. Там я и поселился. Пустое, лишённое человеческого тепла помещение, как это обычно бывает с местами, где отсутствуют постоянные жильцы. Кровать с панцирной сеткой, шкаф, стол, стул и никогда не смолкающее радио, монотонно ворчащее где-то на подсознании.
Аскетическая простота и спокойствие моего бытия периодически нарушаются стуком в окно – «Доктор, больного привезли!..» Собираюсь и, проваливаясь по колено в сугробы, иду в приёмное отделение. Мороз приятно пощипывает на щеках, воздух аж звенит в ночной тишине и звёзды – далёкими светлячками в бездонном небе… Как фотография в старом альбоме. Слегка выцветшая, с заломами на углах, но верно хранящая тепло былых чувств и переживаний.
Не могу не сказать тёплых слов о людях, с которыми мне довелось работать. Тихонов Геннадий Михайлович. Главный врач, он же анестезиолог и хирург, по доброму относился ко мне, щедро делясь тем, что знал и умел. Сёстры и санитарки. Только в районе существует такое особенное отношение к Врачу. Именно так, с большой буквы. Здесь нет того изобилия кадров крупных больниц, клинического гонора столицы. Здесь каждый как на ладони. Всё намного проще и от того сложнее. На тебя смотрят и ждут. Ждут решения, действия, спокойствия и уверенности. А какое может быть спокойствие, если только три месяца назад получил право называться врачом? Но Слава Богу, что Он даровал мне эти дни! Я дорого заплатил за них, совершив немало ошибок, но приобрёл много больше. Уверенность. Опыт принятия самостоятельного решения, когда не давит тяжким грузом авторитет старших товарищей, когда должен сам, один отвечать за судьбу больного. Свобода выбора и мера ответственности, вся полнота которой ложится на тебя одного. Это крайне важная ступень в становлении врача, а в особенности хирурга.
Три месяца интернатуры. Десяток самостоятельных аппендэктомий, чуть больше двадцати вскрытых абсцессов и флегмон, помноженные на бесшабашную наглость молодости и отсутствие контроля «аксакалов» давали возможность вести весьма активную хирургическую деятельность. Если с аппендицитами в районе ввиду малочисленности населения и ощущалась некоторая напряжённость, то зима с лихвой искупила её, обеспечив отделение немалым числом отморожений. Тогда для меня это было новое, ещё не изведанное поле деятельности. Я просто ещё не успел столкнуться с такими пациентами, а из резекционных операций на конечностях владел только ампутацией бедра. Недостаток опыта и знаний я компенсировал чтением бессмертного творения профессора Литтмана и консультациями по телефону с отцом. Проводниковая анестезия, скальпель – и чёрные, когтистые пальцы уже в тазу… Но не всегда удавалось обойтись столь малым.
Его привезли из дома. Толик. Дальше не помню. Лет сорок, короткая бородка, сухощавый. Провалился под лёд и долго шёл к дому. Когда я его осмотрел, то стопы и нижние трети голеней являли собой классическую картину влажной гангрены. Тяжёлая интоксикация, анемия. Вопрос об ампутации был решённым и после некоторой стабилизации состояния, через пару дней я взял его на стол. Я никогда ранее не выполнял ампутаций голени, более того, никогда не видел вживую этой операции, но выбора у меня не было. Глубокая анемия и крайне сложная ситуация с кровью в районе побудили меня оперировать под жгутом. Геннадий Михайлович выполнил «спиналку» и мы вдвоём приступили к операции. Ход и обстоятельства её выполнения уже стёрлись в моей памяти, но следующий день я не забуду никогда.
Утро. Обход в отделении. Большая палата и Толик на койке прямо посередине. Слабый, но улыбается. Видно, что стало легче – ушла интоксикация. Повязки промокли, особенно справа. Там – даже бельё под культёй. Но это нормально. Сестра снимает повязки. Небольшой, как мне показалось, отёк справа, но что в этом странного? Довольный иду к выходу и вдруг в спину – «Доктор, подойдите!» Я вновь у кровати. Правая культя, дренаж и капли падающей из него алой крови. Часто так – кап, кап, кап… Похолодело… Прижал – а вдруг «старая» - но уже ясно – нет, это свежая и оно, кровотечение, продолжается. Тугая повязка, лёд, гемостатики – всё тщетно. Толик начал зевать, «проваливаться» в разговоре. Надо брать повторно, но как? Геннадий Михайлович, как назло, куда-то уехал, а значит анестезии, стало быть, нет…
Везём в перевязочную. Промедол под кожу, аналгин. Снимаю швы, крючками раскрыл рану. Вываливается внушительных размеров гематома. Толик постанывает. Я развожу мышцы – кровит из-под них. Вот оно! Ветвь передней большеберцовой артерии, перевязанная мною, и сразу выше лигатуры дефект со струйкой алой крови. Зажим. Прошить. Что называется «есть контакт!» Образы скандированы, плохо помню лица, слова… Долго мыл перекисью, хлоргексидином. Вновь швы и редеренирование. А жизнь вновь преподносит сюрприз. Давление 80/40, глубокая анемия. Надо капать кровь. И она есть – заказали ещё вчера, но капать КУДА? Вен нет, исколоты уже все руки, а проблема так и не решена…
Мысль о самостоятельной постановке подключичного катетера не покидала меня с самого начала командировки. Я несколько раз видел, как Тихонов ставил их, подробно объясняя последовательность и ход своих действий.
- Собирайте на подключичку! – накладывая последние швы на кожу.
В ответ изумлённо и с ноткой сомнения:
- Доктор, у нас только Геннадий Михайлович это делает.
Отвечаю спокойно и, как мне кажется, уверенно:
- Выбора нет, буду делать я.
Переглянулись, но набор принесли. Разумеется, советский. Стеклянный шприц, длинные многоразовые иглы и «наш» катетер. Развернули. Укладываю Толика. Вытянуть и прижать руку, голову в сторону. Найти точку. Шприц с новокаином – обколоть. Смена иглы на длинную. Подныриваю под ключицу, проход, поршень на себя… Мимо. Ничего, ещё разок. Вновь нырок и вот он, характерный «щелчок» прокола стенки вены и новокаин в шприце налился вишнёвым водоворотом. Отлично! Шприц долой, проводник. Убрать иглу и быстренько, аккуратно ввести по направляющей струне катетер. Извлекаем проводник… Есть! Ток крови уверенный. Фиксируем швом, и…
Удивлённо – восхищённый взгляд сестры, ощущение лёгкого опьянения и какой-то угасающей взвинченности. Эр-масса уже капает, процедурная размораживает плазму, а я иду по коридору и улыбаюсь. Жаль, нет рядом отца, но я обязательно позвоню ему сегодня… Я сам поставил подключичку!
Страница перевёрнута. Альбом закрывается, пряча фотокарточки воспоминаний, из которых состоит наша удивительная и многоликая жизнь. Пройдёт время, и я вновь открою его, перебирая остановившиеся мгновения прошлого. Они тускнеют, выцветают лица и фон, но аромат и вкус их всё так же ярок и полон, как и тогда, много лет назад…
Псков. 31.03.2011 г.
_________________
"...Долг тяжелее горы, тогда как смерть легче пёрышка.." (Рескрипт императора Мэйдзи 4.02.1882 г.)
Surgeryzone 
Тема: 
